Ни крыши, ни стен, ни крылечек,
Ни даже деревьев в саду!
Лишь кафельных несколько печек
На лютом стоит холоду.
Им стыдно. Они присмирели.
Им очень, видать, тяжело…
Они наши горницы грели,
Дрова в их утробе горели
И нам отдавали тепло.
Бывало, примчимся мы с речки,
Холодные снимем коньки.
А дома! Затоплены печки,
Плывут голубые колечки,
Приплясывают огоньки.
Мы на пол усядемся кучкой
На стареньком нашем ковре…
А вьюга прикинется злючкой
И ну бушевать на дворе.
То ставень, шальная, задела,
Стекло залепила снежком.
Но что нам до вьюги за дело
В тепле благодатном таком?
Мы ляжем… И сны золотые
Придут, приплывут, прибегут.
И печки, теплом налитые,
Наш сонный уют стерегут.
А ныне… Стоят они кругом
Под этой луной ледяной
И грустно толкуют друг с другом
О том, что зовется войной.
Об этом великом разоре,
Который она принесла,
О том, что бесчестье и горе
Стоят, не давая тепла.
Сына проводила на войну
Сына проводила на войну,
Не сказав ни слова,
Проводила, а уж не верну
Сокола такого.
Был он не сказать чтобы пригож,
Но плечист и статен.
Золотые волосы, как рожь,
И в речах приятен.
Сроду он меня не обижал —
Разве можно, что вы!
Из гостей под ручку провожал,
Покупал обновы.
Говорил, шутя: «мамаша», «вы»,
«Окажите милость»…
И из глаз высокой синевы
Теплота струилась.
Я его подарки берегла,
Носила с любовью.
Я его любила, как могла, —
Всей своею кровью.
Но погиб мой сын в большом бою,
Сокола не стало!
И теперь я песен не пою,
Что при нем певала.
Платьев разноцветных не ношу —
Нету к ним охоты!
И домой с работы не спешу,
Не спешу с работы.
Скорбь моя о сыне велика…
И не долг ли чести
Мне стоять у этого станка
На сыновнем месте!
Я работаю за четверых,
Не жалею силы,
Лишь бы только ворогов лихих
Довесть до могилы!
Чтоб победу пировать скорей
Да родину славить,
Чтобы всех на свете матерей
От муки избавить!
Если даже плачу я порой,
То без укоризны:
Он живым остался для второй
Матери — Отчизны!
