Дома, в батальоне, Сабурова ждал гость. За столом, против комиссара, сидел незнакомый худощавый немолодой командир, в очках, с двумя шпалами на петлицах. Когда Сабуров вошел, оба поднялись.
— Вот позволь представить тебе, Алексей Иванович, товарищ Лопатин из Москвы, корреспондент центральной прессы. Сабуров поздоровался.
— Давно из Москвы?
— Вчера утром был еще на Центральном аэродроме,- сказал Лопатин.
— Ну как там Москва без нас?
Лопатин улыбнулся. Скольких бы он ни встречал людей, ни один не мог удержаться от этого вопроса.
— Ничего, стоит,- ответил он той же фразой, какой всегда отвечал на этот вопрос.
— Кто вас к нам направил?
— Командир дивизии. Но мне еще во фронте посоветовали заехать именно к вам в батальон.
— Ну? — удивился Сабуров.- Что ж вам там сказали про нас? Интересно все-таки.
— Сказали, что вы отбили три дома и площадь и с тех пор за шестнадцать суток ничего не отдали немцам.
— Это верно, не отдали,- подтвердил Сабуров.- Если бы попали к нам дней семь-восемь назад, было бы интересней. А сейчас тихо.
Лопатин снова улыбнулся. Сколько раз он слышал эти слова: «Вы бы приехали к нам пораньше…» Людям всегда казалось, что самое интересное у них или уже было, или еще только будет.
— Ничего,- сказал он,- посижу у вас, соберу материал. Это даже хорошо, что тихо, можно с людьми поговорить.
— Да,- согласился Сабуров,- тогда бы не поговорили. Они посмотрели друг на друга.
— Ну что про Сталинград пишут, что говорят вообще? — спросил Сабуров с жадностью человека, давно не видавшего газет.
— Много пишут,- ответил Лопатин,- а еще больше думают… Недавно был на Северо-Западном, там многие просто изводятся. Считают, что здесь ад, и все-таки подают рапорта, чтоб их послали сюда.
— Вы к нам надолго? — спросил Сабуров.
— Да нет, денька на два, а потом на южный участок…
— Правильно,- поддержал Сабуров,- там сейчас горячее.
— С кем посоветуете поговорить у вас?
— Ну с кем же?.. С Конюковым можно поговорить. Есть у нас такой старый солдат. По ротам можно сходить. Гордиенко — командир первой роты или хотя бы Масленников — мой начальник штаба, молодой, но очень хороший командир,вам командиры тоже нужны?
— Конечно
— Тогда с Масленниковым поговорите.
— Я с вами хочу поговорить,- сказал Лопатин.
— Со мной? Можно и со мной поговорить, только с батальоном познакомьтесь сначала. Командира батальона без этого не раскусишь. А что он сам про себя расскажет — дело второе… Сколько времени? — поглядел на часы Сабуров.- Четыре часа. Долго я провозился… Надо спать. Мы вам завтра сюда койку притащим, а сегодня уж вы на пару с начальником штаба или с комиссаром. Положил бы с собой, но боюсь, что прогадаете.
— Боюсь, что так,- согласился Лопатин, поглядев на рослую фигуру Сабурова.
Сабуров уже совсем было собрался спать и стоял посреди комнаты, размышляя, где бы достать одеяло для гостя. Вдруг его взгляд упал на стоявшую на столе фляжку, и ему захотелось выпить.
— А вам очень хочется спать? — спросил он.
— Да нет, не очень.
— Тогда, может быть, все-таки… Ты кормил его, комиссар?
— Немножко закусили.
— Давайте закусим еще и со мной, если спать не очень хочется.
Пока Петя собирал на стол, Сабуров один за другим задавал Лопатину короткие неожиданные вопросы.
— Как, баррикады стоят еще в Москве?
— Нет, разобрали.
— А укрепления вокруг остались?
— По-моему, остались.
— И люди там, на всякий случай, сидят?
— Насколько понимаю, сидят.
— Вот это хорошо. А в опере вы бывали?
— Один раз был.
-На чем?
— На «Евгении Онегине».
— Интересно,- сказал Сабуров.- Значит, идет, как и раньше шла! Я вообще-то не люблю оперу.
— Я тоже,- сказал Лопатин.
— Певицы обычно полные, а играют девушек. Не вяжется. Может, сейчас, в связи с войной, похудели?
— Нет, не похудели,- улыбнулся Лопатин.
— Машин, наверное, много меньше стало в Москве?
— Меньше, а народу уже прибавилось, не то что зимой сорок первого.
Петя принес сковородку с жареными консервами.
— Вот американские консервы,- сказал Сабуров,- прошу. Мы тут между собой, шутя, их вторым фронтом называем. Надеюсь, пьете? — спросил он, ставя перед гостем фугасник.
Лопатин усмехнулся, он уже привык, что ему постоянно задавали этот вопрос даже на фронте, где обычно человека не спрашивают- пьет он или не пьет. Виною были его профессорские с двойными стеклами очки и вообще вся его сугубо невоенная внешность обряженного в форму научного работника средних лет.
— Пью, разумеется.
Они выпили по одному фугаснику, потом и по второму. Сабуров страшно устал за день, и, против обыкновения, водка слегка ударила ему в голову.
— Советую в один из дней во вторую роту сходить, там у меня очень хорошие люди; особенно с Конюковым поговорите. А вы знаете,- сказал он, останавливаясь от внезапно пришедшей ему в голову мысли,- вам, наверное, страшнее на войне, чем нам.
— Почему?
— Ведь вы же свое дело делаете потом, когда в Москву вернетесь, или там на телеграфе, в штабе, а тут только смотрите для того, чтобы потом написать. Мне почему не так страшно? Потому что я занят, мне дохнуть некогда: тут идет обстрел, мины рвутся, а я говорю по телефону — мне доложить нужно, но телефонист не слышит, я его матом, ну и за всем этим как будто и забудешь про мины. А вам же тут делать нечего: только сиди и жди попадет или нет. Вот вам и страшней.
— Да, может быть, вы и правы,- согласился Лопатин. Они оба помолчали.
— Ляжем спать? — спросил Сабуров.
— Сейчас ляжем,- нехотя ответил Лопатин.
Ему не хотелось прерывать беседы. Он уже имел много случаев убедиться, что люди на войне стали проще, чище и умнее. Быть может, в сущности, они остались теми же, какими были, но хорошее у них оказалось на виду оттого, что их перестали судить по многочисленным и неясным критериям. Началась война, и все это оказалось не самым существенным, и люди перед лицом смерти перестали думать о том, как они выглядят и какими они кажутся,- на это у них не осталось ни времени, ни желания.
— Ложитесь,- сказал Сабуров,- утро вечера мудренее, завтра сами найдете, с кем стоит поговорить, у меня много хороших людей, почти все хорошие. Вам, наверное, часто приходится слышать от командиров эту фразу?
— Часто,- подтвердил Лопатин.
— Ну что ж, она правильная. Не знаю, какими они были до войны и какими будут после нее, но сейчас они действительно почти все хорошие. И надеюсь, такими и останутся — те, конечно, кто будет жив. Ну, будем спать.
Сабуров подошел к кровати, на которой, раскинувшись, лежал уже уснувший Ванин, и подвинул его к краю.
— Зачем? — торопливо сказал Лопатин.- Разбудите.
— Нет,- улыбнулся Сабуров,- будет спать. Вот если телефон зазвонит другое дело, по себе знаю. Ложитесь, полкойки свободно.
Лопатин снял сапоги и, не раздеваясь, лег, накрывшись шинелью.
Сабуров сел на свою кровать и закурил. Ему не спалось. Снаружи доносился равномерный унылый шелест дождя, быть может, последнего в этом году.